Перестроечная макабрятина
История про день трезвости потянула цитату из одного из образчиков "перестроечного макабра" - "Папуаса из Гондураса":
Сдешним жителям известно, что при полной луне мертвецы скачут на север.
Застонав, Джакоб отшатнулся в темный переулок или проходной двор. Заехавши отдышаться или покемарить, возница зашевелился в развалинах.
– Что, барин, нагулялся?
– Который час?
– Эк, его! Да заполночь.
– Возница! Продай мне водки, прошу тебя… или поезжай, достань где-нибудь…
– Да ты не из неметчины ли?
– Нет, я шотландец… Ну, англичанин.
– Сейчас где достанешь, а продать могу. Пятнадцать целковых.
– Ты что, ошалел? Десять!
– Эх, барин… Десять когда было – до указа…
Джакоб заскрипел зубами, роясь в карманах.
– Возница! Бери ты все: эту шляпу, серебряные пуговицы Алана Брака… вот десять целковых… Дай горячей водки!
Возница взял деньги, шляпу, пуговицы, вздохнул и протянул Джакобу заткнутую тряпицей бутыль.
Ватага веселых молодцов, горланя своего храброго роса, ворвалась во двор.
– Вот ты где! – с недобрым удивлением гаркнул один из них, – Давай, батя, водку живее!
– На! Ищи, сукин сын, свою водку: нету у меня больше ничего.
– Ты как с бойцами разговариваешь? Мы тебя от куроцапов защитили.
– Вот, последнюю бутылку господину продал!
Гренадеры, как по команде, повернулись на Джакоба и стали примериваться к нему жадными взглядами.
– А и вправду, господин; да ты не куроцап ли, не ферфлюхтер?
– Как есть ферфлюхтер!
– Пусть он скажет!
– А что разговаривать – национализировать излишки! А добром не отдаст, надобно будет наказать за противность!
Джакоб удовлетворенно улыбнулся.
– Давай, давай, – брезгливо бросил он гренадерам, – ну-ка, топай сюда! Веселися, храбрый Макрорус!
Гренадеры этого честно не ожидали никак, некоторые даже действительно сделали движение уйти.
Джакоб до крови сжал зубы; лицо его дрожало от радостной ярости, но рука, выхватывая шпагу, была тверда.
Другой - понятно что овчаровское "Оно" (но у того есть твердая литоснова).
На деле забавно что эти два опуса на фоне общей волны перестроечного оптимизма смотревшиеся удивительно ("Папуас" -1986, "Оно" - 1989) оказались по мне наиболее адекватным отражением общего духа периода.
Вопрос на деле - а было ли что еще такое же?
Еще конечно Успенский с "Дорогим товарищем королем" вспоминается - но это все-таки уже пост-перестроечное - хоть и по поводу.
Сдешним жителям известно, что при полной луне мертвецы скачут на север.
Застонав, Джакоб отшатнулся в темный переулок или проходной двор. Заехавши отдышаться или покемарить, возница зашевелился в развалинах.
– Что, барин, нагулялся?
– Который час?
– Эк, его! Да заполночь.
– Возница! Продай мне водки, прошу тебя… или поезжай, достань где-нибудь…
– Да ты не из неметчины ли?
– Нет, я шотландец… Ну, англичанин.
– Сейчас где достанешь, а продать могу. Пятнадцать целковых.
– Ты что, ошалел? Десять!
– Эх, барин… Десять когда было – до указа…
Джакоб заскрипел зубами, роясь в карманах.
– Возница! Бери ты все: эту шляпу, серебряные пуговицы Алана Брака… вот десять целковых… Дай горячей водки!
Возница взял деньги, шляпу, пуговицы, вздохнул и протянул Джакобу заткнутую тряпицей бутыль.
Ватага веселых молодцов, горланя своего храброго роса, ворвалась во двор.
– Вот ты где! – с недобрым удивлением гаркнул один из них, – Давай, батя, водку живее!
– На! Ищи, сукин сын, свою водку: нету у меня больше ничего.
– Ты как с бойцами разговариваешь? Мы тебя от куроцапов защитили.
– Вот, последнюю бутылку господину продал!
Гренадеры, как по команде, повернулись на Джакоба и стали примериваться к нему жадными взглядами.
– А и вправду, господин; да ты не куроцап ли, не ферфлюхтер?
– Как есть ферфлюхтер!
– Пусть он скажет!
– А что разговаривать – национализировать излишки! А добром не отдаст, надобно будет наказать за противность!
Джакоб удовлетворенно улыбнулся.
– Давай, давай, – брезгливо бросил он гренадерам, – ну-ка, топай сюда! Веселися, храбрый Макрорус!
Гренадеры этого честно не ожидали никак, некоторые даже действительно сделали движение уйти.
Джакоб до крови сжал зубы; лицо его дрожало от радостной ярости, но рука, выхватывая шпагу, была тверда.
Другой - понятно что овчаровское "Оно" (но у того есть твердая литоснова).
На деле забавно что эти два опуса на фоне общей волны перестроечного оптимизма смотревшиеся удивительно ("Папуас" -1986, "Оно" - 1989) оказались по мне наиболее адекватным отражением общего духа периода.
Вопрос на деле - а было ли что еще такое же?
Еще конечно Успенский с "Дорогим товарищем королем" вспоминается - но это все-таки уже пост-перестроечное - хоть и по поводу.