…Начиная с Испании мы чувствовали всю неизбежность войны. Для меня нет ничего более смешного, чем рассуждения о том, что Гитлер «вероломно» напал. Может быть, только лично Сталин заставил себя верить в то, что союз с Гитлером устранил опасность войны. Правда, некоторые девчонки вдруг начали носить прическу арийских дев и одна из однокурсниц Лиды у нас в доме говорила, что у Риббентропа «неотвратимо влияющие глаза». Но это краткое германофильство охватило только девчонок — старших школьниц и студенток.
… В самом начале второго курса меня вызвали в военкомат и сообщили, что в течение ближайших двух недель я буду призван в армию. Я поспешил сдать экзамены за весь второй курс вперед. Наконец я получил приказ явиться в военкомат. Все казалось очень простым и прозаичным. Все знали, что приближается война, но как-то лихорадочно старались об этом не думать. По крайней мере, в моем кругу лихорадочно веселились, а в кинотеатрах шел фильм «Если завтра война», и все пели песню с тем же названием.
...
Основной ударной силой в будущей войне представлялись тачанки. Фильм кончался праздником победы после войны: с экрана на нас смотрели популярные актеры (на войне, которая шла на экране, конечно, никто из них не погиб), а за спиной у них пылал фейерверк победы. Такой представлялась нам война. Такой, да не такой. Мы все читали «На Западном фронте без перемен» Ремарка и «Прощай, оружие» Хемингуэя и достаточно слышали и говорили о второй всемирной войне. И как-то усердно об этом забывали. …Все торопились веселиться.
Так и у нас дома. Отец уезжал в командировку за день до того, как я должен был явиться в военкомат. Я отправился на студенческую вечеринку, которую группа устраивала мне на прощание, и вышло так, что в армию я ушел, не простившись с отцом, и больше его никогда не видел. Мать пошла в поликлинику. Провожала меня Лида. Она принесла мне конфет.
Отправляли нас торжественно. Перед погрузкой выстроили около вагонов, и командир эшелона объявил, что с прощальным словом к нам обратится старый питерский пролетарий. Пролетарий был уже навеселе, и напутствие его я запомнил на всю жизнь, как «Отче наш»: «Ребята, гляжу я на вас, и жалко мне вас. А пораздумаю я о вас, так и хрен с вами!». «По вагонам!» – взревел командир, и мы отправились в путешествие, которое оказалось долгим.
...
Выспавшись к обеду, мы строевым шагом с бодрой песней отправились назад. Подойдя к лагерю, увидели, что на «парадной» линейке стоит, разворотив дорожку, трактор. Сразу стало ясно, что ничего, кроме конца света, это не могло означать. Лагерь был весь перевернут. Объявлена боевая тревога. Выстроенные с полной боевой выкладкой, мы выслушали объявление, что в соответствии с учебным планом мы отправляемся на новый этап подготовки. Двигаться будем ночью. Днем маскироваться в лесах и придорожных кустах. И, несколько изменив голос, командир добавил: «Кто будет ночью курить, расстрел на месте». Дальнейших пояснений уже не потребовалось.
Помню общее чувство радости и облегчения, словно вырвали больной зуб. …Начало войны догнало нас недалеко от старой границы.